КАЛЕНДАРЬ ЗНАМЕНАТЕЛЬНЫХ ДАТ

«Не знаю, есть ли во Франции такие календари, как наши, когда на обратной стороне каждого листка дается текст для пятнадцатиминутного чтения – словно, предлагая вам прочитать эти несколько назидательных строк, неизвестные составители хотели возместить вам потерю еще одного дня, страничку с числом которого вы собирались оторвать. Обычно сверху вниз следовали: дата какой-нибудь битвы, поэтическая строфа, идиотская пословица и обеденное меню». (Владимир Набоков – «Пушкин, или Правда и правдоподобие»).
Многочисленные деятели культуры и искусства, отечественного и зарубежного, литераторы, художники, артисты, зодчие, певцы, композиторы, цари, фавориты и прочий народно-хозяйственный элемент, рождались, жили и умирали ради того, чтобы в один прекрасный момент попасть в календарь знаменательный дат для одного из телеканалов. Но очутиться в заветном трехминутном сюжете может далеко не каждый смертный или бессмертный. И не всегда. Для этого он должен сверх того, чем наградил его Всевышний, или не обделила матушка природа, обладать еще кое-какими козырями в пику остальным своим можно сказать конкурентам.
Да, и здесь, уже после кончины и заслуженной посмертной славы, деятелей культуры не оставляет в покое злокачественная проблема места, может быть теперь уже и не под солнцем, и не под луной, но под увеличительной лупой воззрений редактора отдела на жизнь и голубым, кладбищенским, светом телеэкрана.
Во-первых, было бы совсем не плохо, если бы писатель или славный отпрыск Рюриковичей имел какое-нибудь мало-мальски пристойное изображение или даже несколько. Иначе из сюжета его некогда великой, а теперь маленькой, промелькнувшей на экране кометой, жизни не получится приличного видеоряда. Гаже этого на свете ничего быть не может! Тем более на телевидении.
Если нет видеоряда для сюжета, значит, жизнь прожита зря, стало быть, он мог и не рождаться 150 или 500 лет тому назад. А если уж и имел несчастье родиться, то лучше бы ничем особым не выделялся, а жил себе тихо и смирно. Уединенно, или пусть себе женился на здоровье, воспитывал детей, а еще лучше спился бы, и в одно прекрасное время тихо помер, забытый тут же, у края своей могилы, Богом, родными и благодарными потомками.
Во-вторых, этот с позволения сказать ньюсмейкер должен иметь довольно сносную автобиографию, а еще лучше, если бы он вел себя как можно более беспутно и ярко, дабы хоть что-нибудь хорошее можно было сказать о его таланте за 45 секунд.
45 секунд - ровно столько отведено неумолимым роком, редактором, телевизионным начальством и законами прайм-тайма, чтобы позабавить, удивить или разбудить уже привыкшую ничему не удивляться, а потому неизбежно скучающую у телевизионного ящика публику.
А задача календаря - заставить телезрителя по возможности очнуться от спячки, оторваться от чтения дешевого детектива, разгадывания кроссворда или деятельности, несовместимой со званием культурного человека. Он, до этого момента не подозревавший о существовании Шуберта, Мендельсона, Замятина и иже с ними, должен ненадолго разлепить сонные веки, посмотреть на экран, и с сознанием выполненного долга вновь погрузился в дремотное небытие. Но зато теперь на дне его сознания, словно ровно рыба камбала, будет тихо шевелить плавниками и биться о стенки аквариума – профиль «сына Ивана Грозного и Анастасии Романовны Захарьиной-Юрьевой – царя Федора Ивановича, который пробыл на престоле 15 лет».
Что хорошего он может усвоить о Федоре Ивановиче? Да, в общем-то, по большому счету ничего. Но главное, 15 лет его царствования втиснуть в 15 строчек, раз уж нечего нельзя выбрать чего-нибудь более интригующего: «Фигура Федора Ивановича в русской истории трагическая. Он был добрым человеком, но слабым царем. Фактическим правителем Руси в конце 16 века был его шурин – Борис Годунов. "Из такого чистого источника, какова любящая душа Федора, истекает страшное событие, разразившееся над Россией долгим рядом бедствий и зол", - пишет в предисловии к своей трагедии "Царь Федор Иоаннович" Алексей Толстой. Со смертью в 1598 году Федора Ивановича, последнего из династии Рюриковичей, Россия надолго впала в период смут и гражданских войн. Страна обагрилась потоками крови. А искусство обогатилось сюжетами на вечные темы "власти и толпы", "чести и бесчестия". Этому периоду отечественной истории посвящено множество произведений русского искусства: драмы Карамзина, Пушкина, оперы Глинки, Мусоргского и другие».
Но и это очень много. Недолгая и несчастная жизнь царя Федора Ивановича должна быть подвергнута секвестру. Пожалуй, первое, с чем можно безболезненно распрощаться, так это с цитатой из Алексея Толстого. Лучше бы он, впрочем, и вовсе не писал свою нудную драму.
Далее за Алексеем Толстым в корзину летят родители царя: Иван Грозный и Анастасия Романовна Захарьина-Юрьева. Потому что формат, в конце концов, должен быть соблюден во чтобы то ни стало.
В общем, от Федора Ивановича остается год его восшествия на престол, год кончины и список рекомендуемой литературы, после чтения которой вопрос о его ценности для недолгого пребывания в короткой памяти потомков, если окончательно и не прояснится, то оформится во что-то более, менее пристойное, типа анекдота.
И в самом деле, ну не забавно ли, что вместо того, чтобы полноценно наслаждаться радостями жизни, которые не каждому смертному дарует трон, Федор был незаметной тенью своего шурина, а потом и вовсе сгинул, как и не было его?
Ничего примечательного для составителя 45-секундного сюжета. Царь до скуки смертной благопристоен, никакой содомии, чем славен был его батюшка, или тирании, своими масштабами, поражающей воображение. Просто смешно!
Ну и в третьих, то без чего деятелю культуры лучше бы и не морочить голову автору сценарию, редактору и его ассистентам: в архиве канала должны быть какие-нибудь видеоматериалы для освещения его бренного существования.
Если в архиве на него ничего нет, то, стало быть, право на 150-летний юбилей его рождения и выноса его тела вперед ногами передается, как эстафетная палочка следующему персонажу мировой истории, которого угораздило появиться на свет или уйти из жизни именно в этот день.
- Ну что я буду показывать о Замятине? – трагически, по театральному заломив руки, вопрошает редактор у автора календаря.
Грустный автор ощущает себя, по меньшей мере, подонком, который саботирует выход в свет календаря знаменательных дат и тормозит культурное развитие граждан. А еще его точит непреодолимая злоба на Замятина, который по себе не оставил ничего, кроме рукописей, сколько-нибудь примечательного. Лучше бы он в конце жизни все написанное им сжег!
Редактор отдела – дама в очках, и проработавшая на ниве культуры столько, сколько знаменитые люди, о которых она повествует, не живут. В ее глазах – усталость и скука. На столе пачка сигарет, которые убывает по мере творческого озарения и горения редактора и всего отдела. В клубах паровозного дыма, который валит изо рта, носа и, кажется, ушей тонут энциклопедии, стол, компьютер и ее мальчик-ассистент, занимающийся подбором видеоряда для сюжетов.
Пепел, словно время, седой пеленой оседает на бумагах, на пачку печенья и в чай. Имена царей, аферистов, гениев и негодяев на листах бумаги посыпаны пеплом. Все суета сует, тщета и книга скорбей.
- Нет, Замятина мы вычеркиваем им списка. – Дым и пепел окутывают автора календаря плотной пеленой безысходности и редакторской печали. – Возьми, мальчик мой, лучше Льва Лещенко или Ром-Лебедева. Ему, кажется, 60. Ром-Лебедева отыщи в театральной энциклопедии или Интернете. Только меньше пафоса, стандартных фраз и банальности. Терпеть не могу слов: блистательный, выдающийся. И умоляю, не пиши – умер, а ушел из жизни. У нас не похоронная контора. Побольше событийности: состоялась премьера спектакля, Жан-Батист Поклен стал Мольером, Пушкин написал «Евгения Онегина» и т.д. Извини…
Поминутно монолог прерывается телефонным трезвоном. Усталый баритон редакторши и папиросный дым, словно феном, ненадолго поглощается трубкой:
- У нас все тут стилисты, гении, а нам нужны ра-бо-тни-ки! Повторяю: ра-бо-тни-ки!!!
Трубка с шумом падает, и тут же покрывается пеплом. Откуда-то из дыма возникает флегматичная фигура мальчика-ассистента, которая плаксивым голосом возвещает о том, что сгоны не готовы, артист, который озвучивает сценарий, простудился, что выход очередного календаря под угрозой срыва и что деньги на карточку до сих пор не переведены.
- Вы все смерти моей хотите! Как вы меня все достали! – кричит, словно жаждущая отмщения Медея, редакторша и пропадает в дыму, кажется, насовсем. Дым рассеивается. Но редакторши нет. Ее унесли к черту на кулички драконы, срочно позвали к начальству. Она исчезла!
Куда-то скачут ассистенты с кассетами под мышкой, заглядывают в комнату какие-то лица, чтобы тут же пропасть навсегда. Звенят похоронным звоном мобильники. Вечер за окнами зажигает на небе поминальные огни. Люди рождаются и помирают, пополняя список тех, кто еще ждет своей очереди, чтобы на общих основаниях попасть в календарь знаменательных дат!

в начало...

ИКEA. ВИЗИТ К МИНОТАВРУ

Шведская фирма по производству предметов быта домашнего обихода после успешной экспансии в Европу, решила облагородить и своего северного соседа. Взбудораженный свалившемся ему на голову счастьем - отечественный средний класс, в основном двух столиц, сломя голову, побежал, поехал в фирменные магазины ИКЕА.
Как всегда, мнения по поводу непреходящей ценности вещей, которыми завалены прилавки фирменных супермаркетов, разделились. Оптимисты из числа больших поклонников, считают, что нам невероятно повезло. Пессимисты же полагают, что добрые сказочники скандинавы, соотечественники автора «Малыша и Карлсона, который живет на крыше», привезли в Россию кучу ставшего ненужного им на Родине и в Европе хлама. И теперь стараются убедить нас, но, главное, наверное, себя, что все это нам очень нужно.
И в это охотно верится, созерцая по телевизору рекламу фирмы ИКЕА: счастливый обладатель обсерватора (подставки под телевизор) или стола под названием «Антон» с фирменным пакетом и блуждающей на лице идиотской улыбкой внезапно в метро обнаруживает, что он далеко не одинок в своем кретинизме. Для того чтобы опровергнуть сетования недоброжелателей или радостно присоединиться к большой и дружной компании телевизионных идиотов, отправимся в один из магазинов ИКЕА. И убедимся во всем собственными глазами. Такая пропасть вещей, которую за годы своего беспримерного пребывании на потребительском рынке накопила ИКЕА, требует соответственных площадей. В густонаселенном и чрезвычайно дорогом центре Столицы размещать торговую точку крайне проблематично. Поэтому все фирменные магазины расположились в спальных районах, на окраине Москвы.
Один из тех, который посетил ваш покорный слуга, вырос исполинским бункером в чистом поле в Химках, на обочине Ленинградского шоссе. От метро Речной вокзал к Химкам регулярно ходит бесплатный автобус. В холле бункера вам предложат снять шубу и валенки в гардеробе. Далее, радостно подпрыгивающий от возбуждения в предвкушении шоу, покупатель может прихватить желтую сумку для покупок, бесплатный карандаш, путеводитель по магазину и бумажный метр. С тем, чтобы, наконец, окунуться в этот лабиринт отделов с головой, да и пропасть там, по крайней мере, часа на два. мЛабиринт торговой площади устроен таким хитрым образом, что, попав в его петляющие просторы, просто так уже не выйти. Надо обойти почти весь магазин, если, конечно, вам сразу не стало плохо ото всего этого роскошества, и вас не вынесли ногами вперед обратно во вход (см. схему). Дабы выйти кратчайшим способом из магазина, вам не помогут и многочисленные обращения к обсуживающему персоналу, который любезно предложит вам держаться стрелочек, нарисованных на полу. Купившись на эту любезность и приманку, которая слегка напоминает детскую игру в казаки-разбойники, вы и обойдете весь магазин, даже если вам в нем ничего не нужно.
Кроме лукавства с лабиринтом, ИКЕА придумала и еще массу способов, чтобы покупатель, бесплатно прокатившийся от Речного до Химок, не ушел из бункера с пустыми руками. Реклама, путеводитель и каталог назойливо убеждают покупателя в том, о чем он и сам еще не догадывается: «Мы собрали под одной крышей все, что нужно для спальни, кухни, ванной, гостиной и детской… Когда Вы разберетесь с хранением вещей, Вам будет легко и удобно обустраивать свой дом».
Предполагается, что до прибытии ИКЕА в Россию, в каждой семье здесь царил хаос и содом, а непослушные вещи валялись там, где им заблагорассудится. Все надписи на ценниках должны окончательно убедить покупателя в том, что он если и не варвар, то еще не очень далеко ушел от своего первобытного состояния. Вот одна из них: «Фонарь. Его можно повесить». Функциональность фонаря, видимо, подчеркнута специально для тех, кто хочет вместо фонаря на цоколе повеситься самому.
Но фантазии продавцов хватает не для всех вещей. Вот обыкновенный в своей брутальной простоте столик или табуретка о четырех ножках. Если это табуретка, то для лилипута. Если наоборот столик, то для лежащего в низкой стойке гражданина, находящегося в перманентом запое. На него можно ставить бутылки и закусь. Для того чтобы, не поднимая головы с пола, удобно опохмеляться. Стоит это уродство, иначе и не назовешь, всего лишь каких-то 789 рублей.
Не вдохновившихся убогим видом и расцветкой кресел в углу зала ждет неожиданный сюрприз: механический робот под стеклом мнет одно из кресел. Венчает весь этот любопытный перфоманс надпись: «Присаживайтесь по 30 раз на дню хоть десять лет».
Как говорится, за десять лет или шах сдохнет или ишак.
Для пущей привлекательности наименование многих вещей переведены со шведского на русский. Вот, к примеру, стеллаж «Артист». Весь его артистизм, по-видимому, в цене: 1849 рублей. Для пущей наглядности ценности товара в конце каталога имеется воодушевляющая испуганного такой дешевизной покупателя надпись: «Торопитесь экономить!»
А вот жизнерадостный плакат, венчающий собой кафель в умывальнике: «Что ни делается все… конечно к лучшему».
Не понятно, однако, на что так прозрачно намекает эта надпись. На то ли, что делается и ни делается в умывальнике, либо на то, что после покупки умывальника вам станет еще лучше, чем было до его покупки?
Многие вещи из-за их многочисленности продавец так и не удосужился перевести. Поэтому там и сям покупатель натыкается на вешалки «бубурд», украшения для ножки «барнслиг», полки «ерпен», консоли «вальтер» или нечто под названием «бьеркен».
Возможно, пресловутая функциональность предметов преследует заодно и еще одну цель – исправление дефектов речи, если таковые у вас имеются. А если отсутствуют, то наоборот их возникновение.
Кстати, если кто-то с дуру полезет читать книжки, в изобилии расположенные на полках и стеллажах, то все они на шведском.
И еще одна приманка, гордость ненавязчивого международного маркетинга. Большинство цен оканчиваются на девятку, дабы не пугать обывателя количеством округленных нулей. К примеру, вешалка «бубурд» – 179 рублей, унитаз – 999 рублей, стол – 299 рублей, маринованный лосось, доставленный только что из Норвегии – 99 рублей, шведское ассорти – 89 рублей, овощное ассорти – 59 деревянных.
Справедливости ради, все же стоит заметить, что в магазине ИКЕА, отовариться все же можно. Все от прихожей до отхожего места в наличие имеется. Но цены, если верить любителям шопинга, чуть ли вдвое дороже среднеевропейских. К тому же, под шведской маркой иной раз продается товар, произведенный в Таиланде, Малайзии, Индонезии, Вьетнаме и Китае. Что не может не свидетельствовать весьма красноречиво о том, что скандинавы за качество отвечать просто не в состоянии. Так как на отечественном рынке за большинством товаров юго-восточных тигров утвердилось дурная репутация.
Но есть и еще одна немаловажная деталь во всем этом путешествии по супермаркету ИКЕА. Нет ни одной, сколько-нибудь значимой и функциональной в быту вещи, которую мог бы и уже производит наш, отечественный производитель. И качеством ни чуть не хуже, да и по цене более привлекательную. А, к примеру, за две бутылки водки дядя Вася на любом деревообрабатывающем заводе вам из столика или стеллажа сделает такой эксклюзив, что мало не покажется.
Товары домашнего обихода в магазинах ИКЕА лишают вас возможности устроить ваше жилище по индивидуальной задумке. Все эти стандартные в своей безыскусности удобства растиражированы в миллионах экземпляров. И, кроме того, рассчитаны явно не на наши малогабаритные интерьеры.
Впрочем, все это к разговору о зеленом свете отечественному производителю не имеет никакого отношения. На зеленый свет в Россию устремился зарубежный ширпотреб. А наш и поныне там, на задворках, где был и до разговоров о зеленом свете.
И если государство из пламенных речей о протекционизме отечественному производителю не перейдет к делу, то он будет там всегда!

в начало...

АВТОБУС - ДРУГ ЧЕЛОВЕКА

Сухонький старичок ЛиАЗ-677, трудовой стаж которого насчитывает не один десяток лет, идет по шоссе не спеша. Оглядываясь по сторонам: как бы не сбили к чертовой матери, не придавили сослепу. Принюхивается и прислушивается. У кого это так в животе урчит? Неужели у меня? И вот еще - отдышка. И почечуй. Наверное, съел чего-нибудь. Несвежее масло или разбавленный плохою водою бензин. Организм у него барахлит. Стоит немножко разбежаться по прямой, серой, как небо дороге, как в былые дни, когда он весь свеженький и светлолицый, поскрипывая новыми кожаными сидениями, и молодецки посвистывая шинами, вырывался на волю и не знал удержу, так сразу и начинается. Сердце, пламенный мотор, начинает колотиться, как бешенное. И вот, того и гляди, выскачет. Стекла вздрагивают, словно дряблые щеки. И внутри все ноет.
Пассажир в такие тряские минуты совершенно не может ни о чем думать, кроме как о душе. Как бы ее у него не вытрясли из левого бокового кармана в пиджаке, рядом с бумажником и паспортом. Ему и автобус жалко, но еще больше себя. Ни за что, клянется он в сто десятый раз, не сяду на эту развалину. На этого инвалида великой отечественной войны автомобиля с дорогами. Здоровье дороже!
Новая модель – ЛиАЗ-5256 – в автобусном парке взирает на старика с высокомерием. Пора тебе, старый хрыч, на свалку. И так ты намного пережил срок своей эксплуатации – 8 лет. Еще одни такой пробег и ты развалишься на запчасти, не дойдя до стойла. Посреди дороги, в поле. И покуда до тебя доберется дежурная бригада, от тебя останутся воспоминания, ну в лучшем случае остов или кузов, напоминающие скелет. А все остальное, словно шакалы, растащит и обгложет частник. И никто не узнает, где могилка твоя.
От таких разговоров старику становится не по себе. Он, молча уткнувшись в темный и промасленный угол гаража, тяжело вздыхает и потом спит тяжелым и тревожным сном больного и пожилого человека, то, просыпаясь и глядя сквозь прореху в крыше на далекие и холодные звезды, то, опять впадая в забытие. Ему ничего не снится. Его старые дворники смахивают слезинку дождя на лобовом стекле. Ему хочется только одного, чтобы его разобрали на запчасти. Но только здесь, среди своих знакомых и родных. Пусть его разберет бережная рука механика, которая столько раз воскрешала его из небытия. Смазывала весь его организм, починяла недомогания и врачевала его болячки. И главный инженер автоколонны за место надгробной надписи констатирует: убыл.
Несмотря на свою старость, в маленьких провинциальных городах, он не заменим. И если сломается, то всегда починить можно. На Яхромском или Зарайском авторемонтном заводах. И цена за полный оздоровительный курс капремонта приемлемая.
Очень непродолжительное время, особливо зимой, по слякотной весной и позднею осенью, на выручку ЛиАЗам, Икарусам и Мерседесам выпускался юркий ПАЗик. Не менее старый, но маневренный и легкий, бежал он по дороге, весело подпрыгивая на ухабах, чихая и фыркая возле светофоров на старте. Но по причине его малости и также похоронной специфики (обычно автобусы этого класса используется в качестве катафалка моргами и похоронными конторами) пассажир сразу же невзлюбил его. Его узкий и тесный салон навевал нехорошие мысли. Да и шел он, несмотря на свою шустрость, как черепаха. Суетливого старичка успокоили и поставили в запас.
Туда тебе и дорога, «черный тюльпан», понимаешь, сказали ему тогда ЛиАЗ-5256 и Икарус хмуро. Уж они-то знали толк в ходьбе на далекие расстояния. В небыстрой, но степенной езде.
Хотя ЛиАЗ-5256 и Икарус недолюбливают друг друга. Потому что исчезло то, что когда-то связывало и объединяло их хозяев. Страна, добрососедские отношения, короче - СЭФ. Кроме всего прочего, Икарус считает, что он – Европа. А ЛиАЗ – дремотная Азия.
Более современный по отношению к старому ЛиАЗу-677, автобус считает, что у Икаруса нет никаких причин этак задаваться. Потому как ломается он не реже, чем ЛИАЗ-5256. Да и потом неизвестно, чья возьмет, если разогнаться по прямой. Уж во всяком случае, стартовая скорость более тяжеловесного Икаруса уступает ЛиАЗовской. А какой у него ход?
Идет он по дороге, словно не хотя. Дороги ему наши не нравятся. Они ему – чужие. Но уж ежели водитель очень попросит или рассердится, то он, собравши все свою мадьярскую силу воли и упорство, ворча, наберет скорость. И, стиснув зубы, и раскачивая пассажиров в салоне, будет ехать до места назначения упорно и зло, словно оказывая ему особую милость.
Но в салоне у него постоянная вонь выхлопных газов, поскольку мотор его ест дизельное топливо. А зимой холодно, как в морозилке. Окна покрываются наледью и сквозь них не видно не зги даже днем. А в случае поломки к нему трудно подобрать запчасти. Потому как Венгрия такого типа автобусы уже не выпускает.
Да и водители его не любят. То у него тормозная колодка полетит, то шина лопнет. Надевай тогда грязную, промасленную и пробензиненую робу, выскакивай, как черт из табакерки, лезь под его низко посаженное брюхо и туши это распроклятое колесо.
Недовольный пассажир стоит у обочины на ледяном ветру и проклинает все, какие есть Икарусы, погоду и заодно водителя, который спустя пять минут уже больше не водитель, а и есть самый настоящий черт. Он выныривает из-под колеса, из клубов дыма с адской улыбкой и его стальной зуб сверкает недобрым кладбищенским блеском.
Но а когда пистолетным выстрелом лопается колесо, то и вовсе - пиши пропало. Хорошо, если не врежешься в кого-нибудь. И тут уж ничего не поможет. Только – тягач.
Со своей стороны Икарус не понимает, откуда у этого ЛиАЗа-5256 такой гонор? Вид у него, как у недоделанного Икаруса. Потребляет он ту же солярку. Да и идет он по трассе, словно с похмелья. Или больной бронхиальной астмой. Внутри его организма натужные хрипы с визгом, которые иной раз вгоняют пассажира в состояние больного церебральным параличом. Да и выйдя из его салона, пассажир еще долго испытывает легкий тремор во всех своих конечностях.
Ну и что же, что зимой в его салоне теплее, чем в Икарусе? Зато ЛиАЗ постоянно пахнет горелой резиной и маслом. Он везет, словно назло какому-то невидимому врагу, сквозь зубы и боль в животе и во всем организме. И после этого на него нельзя смотреть без жалости и презрения. Ни дать, ни взять – спившийся интеллигент эпохи реформ.
Вот такими же снобами с массой претензий на мессианство и презрением ко всему окружающему, как этот, были в свое время львовские экскурсионные автобусы. Однако до тех пор, как не распался Союз, и они не отслужили положенный срок. Тогда они начали хиреть прям на глазах. Их мягкие сидения истерлись, подлокотники поломались. Пробовали их поставить на городской междугородний маршрут. Но они в городской толчее были настолько неповоротливы, медлительны и бестолковы, что пришлось их оставить в покое. Меж городами они еще более менее, спотыкаясь, ходят. Но считанные единицы. Теперь они практически уже ни на что не годны. А то, помнится, все туда же лезли: Львов – Европа, мы вам не чета и прочая. А кто теперь о них хоть добрым словом вспомнит?
Особняком в автопарке стоит себе настоящая, хоть и бывшая в употреблении, но Европа – Мерседесы. Мерседес-305 и Мерседес-307 1982 года выпуска. Несмотря на то, что срок их эксплуатации, 15-16 лет, давно истек, они выглядят, как новенькие. Ни ЛиАЗ-5256, ни Икарус, даже новенькие, не могут сравниться с ними в скорости и своеобразном, плавном, исполненном достоинства и грации – ходе. Мерседес не идет, а как будто плывет, плавно покачиваясь по волнам людской суеты. Когда он еще служил людям там, на Западе, его учили, что жизнь не должна доставлять неудобств и мучений. И если без них можно как-нибудь обойтись, то лучше обойтись без них. Жизнь – ни в коем случае не борьба, а работа, арбайтен. Каждый должен выполнять свою работу четко и честно на отведенном ему участке. ЛиАз-677 ему жалко. В молодости его учили уважать старость. Философию жизни и существования ЛиАЗа-5256 он никак не может осмыслить. Он не понимает, почему такой плохой автобус стоит так дорого, тогда как четыре отслуживших положенный им срок Мерседеса стоят 2 000 000 рублей? Так жить нельзя! Вернее, очень неразумно и неэкономично.
И возразить ему ЛиАЗу нечего. За исключением того, что процент изношенности автохозяйств в его благословенном отечестве очень велик. За годы реформ поставки автобусов сократились в десятки раз. Отсюда все и проблемы, не считая инфляции, то падения, а то роста цен на бензин и прочих сопутствующих этому жизненных обстоятельств.
Все это ЛиАЗ, ворча и чуть ли не рыдая от горечи, жарким шепотом рассказывает Мерседесу и Икарусу ночью, когда все спят.
В ответ Мерседес недоуменно пожимает плечами. А Икарус – недовольно хрипит: спать хочется. Заткнешься ты когда-нибудь, черт?